Юрий Нестеренко
Мертвый город спускается к морю с холмов,
Опаленных дыханием лета,
И белеют вдоль бухты обломки домов,
Словно нижняя челюсть скелета.
После шторма лежат на горячем песке
Сор, моллюски и дохлые рыбы,
И тяжелые волны в ленивой тоске
Разбиваются грудью о глыбы -
О развалины пирсов. Валов череда
Источает гранит постепенно,
Смачно хлюпает в трещинах камня вода,
И дождем осыпается пена.
Одинокая чайка скользит над волной
В предвкушении свежего корма,
Над холмами плывет одуряющий зной,
Словно не было ветра и шторма.
Словно тысячи лет это солнце палит,
И холмы его светом залиты,
И трава, что пробилась сквозь трещины плит,
Бесконечно древнее, чем плиты.
Так и есть. До того, как пришел человек,
Эти травы росли здесь веками,
И, когда эти плиты исчезнут навек,
Будут так же качать стебельками.
Каждый камень здесь память о прошлом хранит,
О могучем и гордом народе,
Но до тайн, что скрывает безмолвный гранит,
Никакого нет дела природе.
Для нее этот город, ворота и порт,
Эти статуи, башни и храмы -
Только лишь скоропортящийся натюрморт,
Эфемерный фрагмент панорамы.
Здесь, на площади, слушали речи вождей,
Там, на рынке, считали доходы...
Не заметила бухта прихода людей,
Не заметила также ухода.
Промелькнули эпохи, угасли умы,
Мир, как прежде, объят тишиною.
Тот же зной опаляет все те же холмы,
Та же чайка скользит над волною.
1995