Геннадий Жуков
На обходе ему промолчали врачи: Обречен.
Он услышал молчанье, сказал: Что вы, братцы, ей-Богу.
Только пальцами дрогнул так, словно б он был обручен,
Словно вросшее в пальцы кольцо отдирал понемногу.
Ему будет сиделка до звезд мои сказки читать,
Утирая роток, - как куриное крылышко гложет.
И поскольку до ночи он к смерти привыкнуть не сможет,
То к шагреневой жизни решит он с утра привыкать.
В поселковой больнице с тоской на четыре окна,
Только тайный свидетель увидит с обложки журнала,
Как под сердце толкнет проржавевшую груду металла
Проскользнувшая мимо уснувшей сиделки война.
И когда понесут его утром на ту половину,
Что рукою подать, а оттуда - и взглядом не сметь,
Буду долго глядеть санитару в озябшую спину
Я, не видевший жизни, а нынче увидевший смерть.
Безмятежное тело таскало под сердцем беду.
Волочилась война по пятам, как настырная сводня.
Где убит ты, солдат? Ты, что умер на койке сегодня?
Ты, что умер сейчас - все смешалось в том дальнем году.
Где убит я, солдат? Я - что улицей долгой бегу?
Я - что книги купил, я - что хлеб покупаю на сдачу?
Я - что нынче курю, и кричу, и смеюсь и судачу, -
Мол, к шагреневой жизни привыкнуть никак не могу.
Я кольнувшее сердце холодной ладонью беру.
От чего так недолго живем, так отчаянно, мама?
Верно ль: что-то и мы прикрываем собой от металла?
А иначе - зачем же умрем мы? Зачем я умру?