Ефим Ташлицкий
За плечи прошлого касанье,
Я оглянулся, вот те на:
Доска, урок, чистописанье,
И парта до блеска черна.
На парте книга и тетрадь,
И запах краски типографской,
И учит нас чистописать
Учителка с походкой графской.
Мы были, право, не подарки,
И шкодили на все лады,
Зато писали без помарки:
Мы не рабы, рабы не мы.
Страна залечивала раны
Опустошительной войны,
И были инвалиды пьяны,
От ощущения вины.
Один за то, что жив остался,
И застрелить себя не мог,
Так повагонным и остался,
Куда теперь к жене без ног?
Другой домой, а дома нету,
Затосковал, запил навек:
Подайте, граждане, монету,
гуляет с горя человек.
К соседке нашей, да к Маруське,
Гуляет хахаль по ночам,
Усы клинком и нос не русский,
И морда просит кирпича.
Но Маньке что, охота жутко,
И муж храпит, и дети спят,
А утром бабы проституткой
Ее шальную окрестят.
И не страшны ни муж, ни беды,
Жить не привыкла на мели,
А у того и дом с Победой,
И очень длинные рубли.
Да Бог с ней, с Маней, разберутся,
Поплачут горько, а потом,
За стопкой водочки сойдутся,
Да и помирятся ладком.
А вот сосед, седой татарин,
Полковник, милиционер,
Прошел и взглядом протаранил,
Такой, видать, у них манер.
Боялись мы походки хамской,
Хоть человек был ничего,
И пистолет по кличке дамский
Висел на поясе его.
Да только страх не долго длился,
Послушав радио однажды,
Он тихой ночью застрелился,
Пальнув в себя не раз, а дважды.
Грехи его замял паломник,
Слуга известных ныне вер,
А сын его теперь полковник,
И тоже - милиционер.
К чему я эти описанья,
Зачем былое ворошить?
Ах, да! Урок чистописанья,
Его усвоить - жизнь прожить.
Ноябрь 1997