Сергей Мирошниченко
Медовые плывут тысячелетья
и светлой тьмой над миром умирают
так медленно, что невозможно петь их, -
так ласково, так радостно сгорают
в медовом пламени их семицветья;
и - теплым пеплом, животворной солью -
в наш дом больной, - а мы - не замечаем:
мы греем руки, вороша уголья,
ища тепла в нахлынувшем отчаянье.
Полынь, чабрец и мята - о, услышь! -
как за стеною вкрадчивая мышь:
то запах меда времени и звон,
которым терпкий воздух напоен...
И тонкую иголочку вонзает
в твой третий глаз тяжелая пчела,
что каплю до гнезда не донесла,
и - замершим мгновеньем - умирает.
Прости ей боль! Теперь ты посвящен,
и третье око - лопнувший бутон -
вперяется в пространство удивленно.
Прости ей боль! Отныне и любовь
не утолится боле рифмой кровь,
и - вечно ей пребыть неутоленной.
А мы, вотще скитаясь меж людьми
на миг осиротевшими детьми,
пытаемся понять: в чем соль,
в чем суть,
в чем сущность...
Ужель не ты, прозревший глубину
и горний путь и в легкую волну,
раскинув руки, радостно бегущий,
укажешь нам?
Но слишком вязок мед
и горечью превозмогает сладость...
На западе вскипает небосвод,
и медленно в глаза мои течет
из недр его неведомая радость...
18. 08. 1994