Андрей Земсков
На своё полуночное бденье, на свой риск и страх
Я меняю стихию стихов и проклятье любви,
Что красна на миру, как помада на мертвых губах.
На веселом пиру у кормушки, где только свои,
Всемогущие люди, смеясь, тычут пальцами вверх,
Вездесущие боги молчат - им давно наплевать
На пожизненный чей-то облом и посмертный успех.
А мне хочется петь, - я успею ещё помолчать!
Забил на всё вратарь, - чистый гол.
Забыл про всё звонарь, пьян и глух,
Коль колокол посажен на кол,
А может быть, на иглу,
может быть, на иглу.
Ушел в себя сошедший с ума,
С цепей досрочно спущены псы.
Гуляет, веселится чума, -
пир во время попсы!
Две потертых тетрадки - мои обходные листы.
Подпишу - и айда. Пусть хоть раз на руках понесут.
Но гляжу - развели канитель и разводят мосты,
Чтоб с концами концы не свести - в воду, вот вам и суд!
Ах, как лихо мы судим, - по сути любой - Соломон.
Отвести бы мне душу подальше куда от греха
Да пустить бы в расход, - жжет обойму последний патрон.
Но скажи - для чего в ней опять бродит брага стиха?
Дай срок - и я усну, чист и гол,
Под черным ликом в красном углу.
Посажен голос, словно на кол,
наколот на патефонную иглу.
Эх, потеха, - от ворот поворот!
Челом не бьют - разбиты часы.
Ликует, веселится народ, -
пир во время попсы!
октябрь 1994