Я очень ясно вижу, я чувствую нутром,
Как с нею по Парижу мы запросто рванем.
А также мне сдается, что, глядючи на нас,
От зависти загнется весь ихний Монпарнас.
Хоть справа глянь, хоть слева - один сплошной плезир.
Она ж чиста, как Ева, прохладна, как пломбир.
И вся одета в смелых таких полутонах,
А я при этом в белых штиблетах и штанах.
И если, скажем, будет тяжелым мой карман,
Тогда мы с ней, как люди, зайдем в кафе-шантан.
Купив, совсем случайно фиалковый букет,
Найдем черезвычайно отдельный кабинет.
Допустим, предположим, а вдруг, а может быть,
Что там как раз мы сможем себя уединить.
По глянцевому краю, шурша, пройдет игла,
И тут же заиграет пластинка из угла.
Одну из тех мелодий, что так приятны нам,
Чего-нибудь навроде тирья-тирья-тирьям.
Потянет, одурманит под аккомпанемент,
И вот, глядишь, настанет решительный момент.
Но, может, и случится, чего я так боюсь:
Внезапно омрачится наш радужный союз,
Красоток всего мира единая черта -
Попрет из-под плезира рязанская туфта.
И вдруг она как ахнет: Ах нет, ах нет, ах нет!
Понюхайте, как пахнет фиалковый букет!
Подскочит, отвернется - по-своему права.
И мне уже придется подыскивать слова.
Потом-то все, наверно, окончится о`кей!
Но сколько ж надо нервов! У нас и то ловчей.
До боли мне знакома вся эта благодать.
Опять же, будь я дома, я знал бы, что сказать.
У нас бы я не стал бы терзать мадмуазель.
Подумаешь, - сказал бы, - какая цитадель!
Сказал бы, мол не жалко! Возьмите ваш платок!
Но это ж парижанка! а Запад - не Восток.
Кругом - одни загадки, того гляди - сгоришь.
Поэтому, ребятки, не еду я в Париж!
Пою красивым басом и дергаю струну,
Все крепче с каждым часом любя свою страну.
Хожу по Конотопу среди родимых стен
И не стремлюсь в Европу. На кой она мне хрен!
Хоть губы ваши жарки, спокоен я вполне.
Прощайте, парижанки, скучайте обо мне.
