И вот он чистит свой сапог
движеньем виолончелиста
и строгим оком резервиста
пытливо смотрится в него.
И вот он пуговицам блеск
первоначальный возвращает.
И вот он китель начищает
движеньем любящей жены.
И вот он все уже надел.
Прощай, житейская обуза!
И реет воинская муза
его блистающих петлиц.
И вот он едет в ЦДСА
в составе сводного оркестра,
и в парке занимает место,
и разевает свой футляр.
И вот он достает кларнет
с внимательным пренебреженьем,
с лица необщим выраженьем
его вставляя в рот себе.
И вот он напрягает лоб,
кларнетным клапаном бликует,
и вот он так спецально дует,
как будто произносит ю-у!
И вот он двадцать лет назад
сидит в своем армейском парке,
играет марши, вальсы, польки,
мазурки даже иногда,
а я в сатиновых штанах,
с мячом и во вратарской кепке,
в перчатках и китайских кедах
там двадцать лет назад стою
и слушаю, открывши рот,
хоть мне давно пора быть дома,
как он дудит непобедимо
и легендарно два часа,
и все светло, хотя и поздно,
а он опять листает ноты,
сверкая сказочным кларнетом,
сияя сказочным собой,
и вальс, июль, и буква ю,
и марш, и, кажется, фокстрот,
и я там до сих пор стою,
так и забыв захлопнуть рот.